С 29 ноября по 11 января в Париже проходит Конференция ООН, посвященная климатическим изменениям. В кулуарах конференции Стасу Кувалдину удалось поговорить с Вячеславом Шадриным, председателем Совета старейшин юкагирского народа и вице-президентом ассоциации коренных и малочисленных народов Севера республики Саха-Якутия. В интервью для Rus2Web он рассказал о том, как глобальное потепление усложняет жизнь коренных народов, почему земли в Якутии продают корпорациям за бочку бензина и как выживают оленеводы.

Вы оказались в Париже в связи с обсуждением вопросов изменения климата. Но проблемы коренных народов, конечно, климатическими изменениями не исчерпываются.

Главная проблема в связи с изменением климата — угроза нашим землям. Они становятся доступнее для добычи ископаемых. Вы понимаете, что для других нефть — это богатство, а для нас — проклятье. Многие сейчас думают: «Не дай бог, на нашей земле сейчас тоже что-то найдут». Как показывает практика, в таких случаях у местного населения изымают земли.

Но ведь у коренных народов есть свой особый статус и закрепленные права. Помогает ли это каким-либо образом?

Да, есть Федеральный законы «О территориях традиционного природопользования коренных народов». По нему предусмотрено, что такие территории в случае изъятия должны народам компенсироваться. Но исполняется закон плохо. При получении лицензии на добычу компании должны согласовывать с нами свою деятельность. Но для всего существуют хитрости. Например, проводят такие слушания не на самом участке добычи, а где-то в райцентре, куда, разумеется, мало, кто поедет. На такие процедуры собираются чиновники с аффилированным активом и утверждают добро на разработку. Ну, и потом, что такое «согласование»? В законе этому определения не дается, а, значит, норму можно обойти. Иногда — просто наплевать на нее. Недавно мы подавали в суд на Роснедра — за то, что ведомство выдало компании лицензию без предварительных согласований. А в суде нам сказали, что да, в законе о территориях коренных народов есть такое требование, но в Земельном кодексе его нет. А кодекс является приоритетным. Так что вот, пример эффективности закона. Но это крайний случай. Бывает, что наш особый статус все же помогает.

А как складываются отношения с более крупными компаниями — уровня, условно говоря «Газпрома»? Проще ли найти язык с гигантами?

С федеральными компаниями раньше помогала директива Всемирного банка, требующая от компаний, работающих на территориях коренных народов, строгого согласования своей деятельности с общинами. Крупные компании, которые работали на международном рынке и получали там кредиты, так или иначе, прислушивались к этим предписаниям. Но сейчас при общем курсе на изоляцию, это, кажется, работать перестало.

Что происходит после начала крупных энергетических проектов с коренными жителями, проживавшими на территории их реализации? Изгоняют ли их с этих мест?

Нет, могут и не изгонять. Но на территории начинается строительство инфраструктуры. У нас, например, есть история известного охотника Корнилова из Алданского района. Трубопровод ВСТО проложили ровно посередине его охотничьего участка и не обеспечили никаким переходом. И сейчас чтобы попасть к себе же на участок он должен делать крюк в 80 километров в одну сторону. А там, как вы понимаете, не автострада и пройти этот путь — проблема. Такая же сложность возникает у тех, кому приходится проводить через участки трубопроводов оленьи стада. Когда строился ВСТО, мы, конечно, ставили вопрос о переходах, но для Транснефти это были просто дикие места и они решили, что одного перехода на 100 километров вполне достаточно.

А как решался вопрос с коренными народами при строительстве ВСТО?

Это была целая история. Трубопровод строили с 2007 по 2010 годы. Я помню, как мы изучали трассу и выяснили, что она проходит через территорию 18 общин разных коренных народов Якутии. Мы, разумеется, стали требовать от Транснефти, чтобы с ними провели переговоры и выплатили компенсацию.

Был ли от этого эффект?

Надо сказать, что компания пошла нам навстречу и, действительно, начала переговоры. Но в итоге их провели с 6 или 7 общинами. В остальных случаях юристы нашли предлоги: кто-то не вполне корректно оформил статус общины, у кого-то ошибки в документах о земле и т.д. Но с остальными действительно переговорили — с каждым по отдельности, в строгом секрете от остальных. Потом оказалось, что кто-то отдал свою землю за одну бочку бензина (правда, некоторым удалось получить пять), а кто-то выбил квартиру в поселке. Когда возник проект «Сила Сибири», мы заранее начали переговоры с теми общинами, кого затронет это строительство, проводили семинары и учили их отстаивать свои права, чтобы не отдавать земли за бензин. Сейчас в проектной документации учтено, что строительство затронет 80 семей коренных народов и им будет выплачено в общей сложности 50 миллионов рублей компенсации.

Есть ли уверенность, что эти деньги действительно заплатят?

Пока оснований сомневаться нет. Но остаются другие вопросы. В частности, все компенсации пока возмещают лишь хозяйственный ущерб. Но бывает и ущерб культурный. Вот, например, есть план строительства Канкунской ГЭС на границе Нерюнгринского и Алданского района. Там проживают коренные народы, довольно много эвенков. Проект, огромный, в котором в общей сложности хотят задействовать 30 000 строителей. А ведь там население района всего 28 000 человек. Вы понимаете, что произойдет, когда в район завезут, грубо говоря, тысячи мужиков? Подскочит число смешанных браков и, тем более, гражданских сожительств. А смешанные семьи — угроза сохранению языка и культуры, т.к. говорить в них, разумеется, будут по-русски. И вот как тут подсчитать затраты на сохранение коренного языка в новых условиях? Мы пишем рекомендации компаниям и предлагаем им в этих случаях построить языковую школу, поддержать курсы родного языка и так далее, но ведь никто не гарантирует, что к этим рекомендациям прислушаются. Хорошо, что пока в связи с кризисом проект заморозили.

Решаются ли все вопросы компенсациями?

Как вам сказать. Это ведь еще вопрос, как и о чем просить. Недавно мне приходилось ездить к себе в районы и участвовать в подписании соглашения между промышленниками и юкагирскими оленеводами. Список требований оленеводов я изучал с горечью. Что вообще хотели люди от компании, кроме денег? Ну, прежде всего, бензин и снегоходы, а также оплату учебы детей в городе и рабочие места на новом промышленном проекте. То есть хотели они именно того, что максимально отдалит их от оленеводства.

Возможно, люди просто не хотят вести лишь традиционный образ жизни.

Согласен, в оленеводы сейчас действительно не хотят идти. В тундре это работа еще оказывается хоть как-то рентабельной, но таежное оленеводство сейчас под угрозой — там нельзя содержать стада необходимой численности, чтобы их окупить. Людям необходима поддержка. Выплачивают же подъемные только учителям и врачам, которые идут работать на село. Но поддерживать надо и молодых оленеводов, чтобы молодежь шла к оленям. И особенно надо думать о том, как поддержать молодые семьи. Ведь молодые оленеводы у нас есть, но они почти все одинокие. Для девушки выйти за оленевода и поехать за ним кочевать — это сейчас самая невыгодная партия. Можно же остаться в поселке или выйти замуж за городского и так, разумеется жить проще. Не помешали бы какие-то свадебные сертификаты. И особенно надо помогать тем, у кого в тундре родились дети. Ведь у матерей там работы нет. Надо об этом хотя бы подумать. Поскольку сейчас вся система компенсаций — это способ откупиться, а не поддержка традиционного образа жизни.

http://rus2web.ru/speczmaterialyi/dlya-nas-neft-%E2%80%94-eto-proklyate-%E2%80%94-chlen-soveta-starejshin-yukagirskogo-naroda.html

12.12.2015